СЕМЬ ИСКУССТВ

Яков Марголис демонстрирует интерес к одной из важных проблем, активно обсуждаемой в последние десятилетия, — к вопросу о поэтическом языке. Масштаб работы ЯМ потрясает, выбранные ракурсы вызывают уважение, проведенный анализ и сделанные наблюдения открывают широчайшие перспективы для новых исследований по психолингвистике, по литературоведению, по поэтике текстов и т.д.

Ольга Балла-Гертман и Яков Марголис

«КРУГЛЫЙ СТОЛ» ПО ОБСУЖДЕНИЮ КНИГИ ЯКОВА МАРГОЛИСА

 (окончание. Начало в № 9/2023)

Ответы проф. Светланы Рудаковой (СР), Магнитогорский университет, гл. ред. международного филологического журнала «Libri Magistr» на вопросы Ольги Балла-Гертман (ОБГ).

ОБГ: что оказалось для вас наиболее неожиданным и интересным в книге ЯМ?

СР: Яков Марголис демонстрирует интерес к одной из важных проблем, активно обсуждаемой в последние десятилетия, — к вопросу о поэтическом языке. Масштаб работы ЯМ потрясает, выбранные ракурсы вызывают уважение, проведенный анализ и сделанные наблюдения открывают широчайшие перспективы для новых исследований по психолингвистике, по литературоведению, по поэтике текстов и т.д. Подобные квантитативные исследования поэтического языка становятся всё более востребованными в современном филологическом мире. Ведь слово в литературе имеет огромный смысл, а в поэзии роль слова в разы возрастает.

ОБГ: как бы Вы объяснили замеченный автором феномен убывания слова «душа» из языка выдающихся русских поэтов от Державина до наших дней? А возрастание частотности употребления слова «земля»?

СР: это наблюдение, наверное, одно из самых интересных, но требующих очень бережного и вдумчивого вчитывания в тексты и заставляющих искать потаенные смыслы этих произведений. Я бы не стала спешить и озвучивать первое, что приходит в голову: типа, раньше в поэзии все устремлено было к высокому, духовному, поэт обращался к душе, а через нее — к возвышенному, божественному, в современной же поэзии все приземлено или заземлено. Ведь даже если мы вспомним лирику И. Бродского, то поймем: все совсем не так. Эта тенденция, возможно, как-то себя обнаруживает, но больше проявляется иная. Разговор о душе идет скорее неявным образом; через мелочи быта, через земное поэт заставляет своего читателя выйти из зоны привычного в мир духовного, обнажая сокровенно значимое, погружаясь в мир в своей души.

ОБГ: знали ли вы раньше, какое существительное в поэзии Пушкина встречается чаще всего?

СР: честно признаюсь, изучая 4 томный словарь А.С. Пушкина, обращалась только к описанию отдельных слов, понятий, что интересовали меня в контексте выбранного направления исследования или важны были для лучшего понимания смысла конкретных анализируемых текстов Пушкина.

ОБГ: Многие главы из книги были опубликованы в журнале «Libri Magistri», где Вы главный редактор. Почему Вы так быстро публиковали статьи ЯМ?

СР: действительно, в период с 2020 по 2022 в нашем международном научном рецензируемом журнале «Libri Magistri» было опубликовано 9 статей ЯМ. Каждая из них стала событием, обсуждаемым, вызывающим споры, но не оставляющим никого равнодушным. Интересным показался сам подход к материалу, соединение математической точности в работе с статистическими данными, информативной инфографики в виде диаграмм с филологической чуткостью в подаче изученного материала, с уважительностью к поэтическому слову.

ОБГ: Какие темы книги оказались наиболее интересными для Ваших исследований?

СР: Одна из самых интересных, на мой взгляд, тем связана с определением лексических норм Золотого и Серебряного веков русской поэзии, выявлением того, какие лексемы являются в единой лексической норме поэтов ключевыми, а какие тематическими. Увлек вопрос о том, как единая лексическая норма русского поэтического языка может дополняться и уточняться за счет включения в нее словарей других поэтов. Заинтересовал и процесс определения лексической нормы имен существительных поэтов Серебряного века, сопоставительный анализ трех лексических норм, включая лексическую норму поэтов XXI века.

ОБГ: Стали ли для Вас открытием частотные списки Г.Р. Державина, А.С. Пушкина, М.И. Цветаевой, И.А. Бродского и поэтов XXI века?

СР: честно скажу, читая статьи, позже знакомясь с монографией Марголиса, удивлялась многим рассмотренным им аспектам в изучении поэтического языка. Так, в творчестве многих авторов (Державина, Баратынского, Пушкина, Тютчева и других), представленных в работе Марголиса, на уровне общего понимания выделялись какие-то ключевые слова в их поэтическом языке, которые казались принципиально важными в художественных мирах рассматриваемых авторов, и приятно было позже сознавать, что общее ощущение, возникшее в процессе изучений их текстов, подтвердилось и статистическими данными, приведенными в работе Марголиса. Но были и удивительные открытия, например, связанные с Бродским.

ОБГ: Использовали Вы в своих исследованиях методы, о которых написано в книге?

СР: Подходы к вычислению относительной частности использования слов в языке поэтов были использованы в ряде статей, посвященных изучению феномена «счастья», например, в работе ««Крылатый счастья миг...»: феномен счастья в лирике К. Н. Батюшкова» («Libri Magistri», 2021. No. 1 (15)).

ОБГ: Ваш журнал «Libri Magistri» — международный. Как Вы думаете, могут ли оказаться методы и результаты, представленные в книге, интересными для зарубежных славистов и лингвистов? Например, статья о сопоставительном анализе наиболее частотных понятий в поэтическом языке Данте и Пушкина?

СР: Статья «К 700-летию со дня смерти Данте Алигьери. Данте и Пушкин: Сопоставительный анализ имён существительных в поэтическом языке», опубликованная в журнале «Libri Magistri», 2021, № 4 (18), вызывала у читателей большой интерес. На сайте журнала именно эту статью скачали более 587 раз!

Как мне кажется, книга Марголиса будет достаточно интересным как для российских, так и для иностранных филологов; принципы, приемы, методы, что использует исследователь, могут быть использованы в исследованиях других ученых, работающих с художественным словом. Хорошо бы перевести книгу на английский язык, чтобы её смогли прочитать не только слависты, но и филологи из других стран.

ОБГ: насколько мне известно, автор расширяет поле исследований и подготовил новую книгу «От Гомера до Пушкина. Сопоставление ключевых понятий в языке выдающихся европейских поэтов». Исследования проводятся на шести языках оригиналах: древнегреческом («Илиада» и «Одиссея» Гомера), латинском («Буколики», «Георгики», «Энеида», Вергилия), итальянском («Божественная комедия» Данте), английском (сонеты Шекспира), немецком («Фауст» Гёте) и русском (весь поэтический корпус Пушкина, включая поэму «Евгений Онегин»). Как Вы считаете: правомерно ли сравнение ключевых понятий, наиболее частотных слов, лемм существительных, в языке выдающихся европейских поэтов разных эпох, народов, культур?

СР: Эта тема, безусловно, очень интересная, но… В этом вопрос велика роль точного перевода. У одного и того же слова могут быть несколько вариантов перевода, каждый из них будет иметь свои особенности… Потому можно не угадать, выдать желаемое за действительное… Но вообще такие исследования очень значимы и интересны, они дают новые ракурсы для исследований, наталкивают на новые вопросы. По сути книга Марголиса не дает ответ на вопрос, что происходит? Книга Марголиса — задает вопросы, почему так происходит? Почему одни слова свое место (по крайней мере количественное) сохраняют на протяжении веков, а другие слова и понятия утрачивают свои позиции и уходят из поэтического языка.

Ответы русскоязычного поэта Шамшада Абдуллаева (ША), Узбекистан, на вопросы Ольги Балла-Гертман (ОБГ).

ОБГ: Читали Вы книгу Я. Марголиса и легко ли её приобрести в Узбекистане?

ША: Книгу Якова Марголиса я не читал — приобрести ее в Средней Азии невозможно. Два-три фрагмента из нее, правда, нашел в интернете с подачи самого автора этой монографии. Подобного рода исследования важны в академической сфере, в мире какого-то лингвистического позитивизма, но к неразгаданности нашей тоски они не имеют никакого отношения. Едва ли они вызывают у читателей воспоминание о поэтическом первоисточнике, который всеми забыт, но может вспыхнуть лишь в трансе, а не в дотошной филологической рефлексии.

ОБГ: о чём, по Вашему мнению, говорит убывание слова «душа» из языка выдающихся русских поэтов?

ША: Это убывание говорит о том, что поэзия движется по пути к сдержанности. Чем удалённей пафос от всякого текста, тем лучше. Чем чаще не встречается слово «душа«, тем точнее высказывание в стихотворной вещи и тем оно, как ни странно, транснациональней.

ОБГ: Автор книги проанализировал Ваши тексты, нашёл что в них часто упоминаются слова «время» и «пыль» и сформулировал тезис: «Пыль — это пепел сгоревшего времени». Что Вы можете сказать по этому поводу?

ША: Мне кажется, слово «время» встречается у меня слишком навязчиво исключительно один раз, в маленьком тексте о Гонгоре, чье замечание о циферблате любили вспоминать поэты «поколения 27 года» («время, одетое в числа»). «Пыль» в моем случае — просто единственное вещество, которому дозволено быть чрезмерным на юге.

Ответы филолога и литературоведа Данилы Давыдова (ДД), Государственный академический университет гуманитарных наук (ГАУГН), Москва на вопросы Ольги Балла-Гертман (ОБГ)

ОБГ: Какой результат оказался для вас наиболее неожиданным и интересным в книге?

ДД: Книга Якова Марголиса (чьи исследования и ранее были заметны благодаря серии статей, замеченных, помимо всего прочего, и, собственно, в поэтическом сообществе) вообще представляется явлением выдающимся. Статистически проанализированная поэтическая лексика гораздо больше может сказать о поэзии, нежели иное возвышенно-напыщенное бормотание, прикидывающееся литературоведением. Марголис, по сути, руководствуется девизом М.Л. Гаспарова «Я занимаюсь точноведением, а чтотоведением занимайтесь вы». Поэтому законны вопросы к исследователю, связанные лишь отчасти с избранной им методологией. В большей степени (и в первую очередь) взывает к ответу список рассмотренных авторов. С XVIII-XIX вв. и высоким модернизмом (к которому, к сожалению, намертво привязалось легкомысленное прозвище «Серебряный век») все хорошо, что до более поздних периодов, то здесь возникают проблемы. Сам Марголис проговаривает отсутствие общепризнанного списка значимых поэтов второй половины XX века, корпусы текстов которых можно было бы обсчитывать исследователю; но дело в том, что после классического модернизма и вплоть до новейшей молодой поэзии уж точно никак нельзя выделить одну литературную эпоху (в самом грубом приближении — не менее трех; вообще, ХХ век разумнее было бы рассматривать не по половинам, а по четвертям, при всем понимании условности и этого деления). И результаты, как можно интуитивно предположить, в той же методологии, что избрана исследователем, будут существенно разнится.

Удачный в общем-то список потов XXI века содержит фигуры, принадлежащие к разным поколениям, что немаловажно (к тому же, отнесенные к российским поэтам Анна Глазова и Лида Юсупова — яркие имена как раз в русскоязычной поэзии за пределами России, а, следовательно, выводы, вытекающие из сравнения «наиболее частотных лексем российских поэтов и зарубежных поэтов, живущих в другой языковой среде» перестают быть вполне релевантными).

Эти замечания (которые можно было бы и продолжать) не отменяют ценности книги Марголиса и неослабевающего интереса, с которым она прочитывается от глав к главе. Само сквозное сравнение частотности поэтической лексики от эпохи к эпохе оказывается главной неожиданностью (в этом смысле стоит ждать с нетерпением обещанных автором дальнейших исследований, произведенных на материале иноязычных поэтических традиций от Гомера до Пушкина). Возможно, наиболее ценны не обобщающие сводные таблицы по эпохам, а приведенные данные по частотному распределению лексем у отдельных авторов, в особенности современных. Лидирующее положение лексем «сердце» у Дмитрия Строцева, «пыль» у Шамшада Абдуллаева, «слово» у Гали-Даны Зингер, «солнце» у Василия Бородина и Аллы Горбуновой — не просто факты, в этом первенстве можно при некотором желании обнаружить важнейшие свойства языковой картины мира того или иного стихотворца (и чуть более опосредованно — его поэтики).

ОБГ: Как бы Вы объяснили замеченный автором феномен убывания слова «душа» из языка выдающихся русских поэтов от Державина до наших дней? А возрастание частотности употребления слова «земля»?

ДД: «Убывание» слова в поэтическом языке связано, думается, с его «убыванием» в национальной языковой картине мира вообще. Понятное дело, проще всего списать все на советский атеизм и вульгарный позитивизм (в духе саркастической «масочной» формулы непосчитанного Яковом Марголисом, вместе со всеми обэриутами, Николая Олейникова: «Но наука доказала, / Что душа не существует, / Что печенка, кости, сало — / Вот что душу образует»). Но в самом деле, вопрос в специфических антропологических трансформациях, влияющих на языковую картину. После символистского витания в горних сферах возникла неизбежная реакция. К тому же сам концепт «душа» расщепляется. Эта ситуация рассмотрена в интересной работе Цзиньфэна Линя и С.В. Чебанова; по их словам, «к 20-м годам ХХ в. в России складывается очень сложный конгломерат антропологических представлений», включающий «в себя и представление о многодушии человека, которое находится на периферии картины мира»[1]. В результате концепт «душа» «может обозначаться самыми разными словами: живот, желудок, печень, солнечное сплетение, сердце, грудь, голова, мозг и т. д.»[2]. Иными словами, лексема и концепт неравнозначны, что опять-таки демонстрирует ограниченность метода, избранного Марголисам — при всей значительности и ценности проделанной им работы. Дело и в том, что лексема может мигрировать из инновационных областей поэзии в субкультурные пространства, где господствуют стертые модели текстопорождения, в т. ч. ориентированные на архаическую языковую картину мира. Исследуя современную низовую религиозную поэзию, мы с радостью обнаружим лексему «душа» в ее неизменном привилегированном положении. Но, думается, при несколько ином подборе авторов и среди самых значимых имен современной поэзии мы обнаружим несколько большую частотность лексемы «душа», пусть и при возможном сдвиге семантики. Вот, скажем, Сергей Круглов: «Птиц больше нет, вместо птиц — / Ворона-славянофил и голубь-западник / За окном терзают душу мою, / На проезжей части сбитую грузовиком». Или Мария Степанова: «И как воздух из недр шара, / Выпускает себя душа». У обоих авторов лексема «душа» обнаруживается не единожды. Что же касается «земли» — то здесь тоже может свою роль играть отталкивание от горнего (традиционная антитеза «земля» vs. «небо» при разрушается), но важнее многозначность самой лексемы, заключающей сразу несколько концептов («срединный» или «дольний» мир, «одна из четырех стихий», «почва, грунт», «страна, край», и не в последнюю очередь, «третья планета Солнечной системы»), которые так и взывают к контаминации и всевозможным эффектам семантической неоднозначности. При этом — почти во всех значениях «земля» остается лексемой нейтральной, не обращаемой в нарочитый поэтизм (в отличие от «души»), что немаловажно для новейшей поэзии.

ОБГ: знали ли вы раньше, что существительное «друг» в поэзии А. Пушкина встречается чаще всего?

ДД: не знал, это было неожиданно, хотя задним числом, конечно, не так сложно придумать концептуальное обоснование данного факта (впрочем, отчасти лукавое и примененное ad hoc). Однако, не случайно в своей книге автор самым частым словом А. Пушкина «друг» эмпирически подтвердил модель «дружбы» в русской культуре, о которой писала известный в мире лингвист Анна Вежбицкая в книге «Понимание культуры через посредство ключевых слов», ЯСК, 2001.

В целом, книга Я. Марголиса, и найденные им в цифровую эпоху XXI века эмпирические результаты, хорошо подтверждают теоретические предположения, высказанные 30 лет назад ведущими лингвистами мира. Кроме этого, результаты книги Я. Марголиса, полученные для русской поэзии, наводят на мысль провести аналогичные исследования в других языках и культурах и сравнить их ключевые слова и понятия между собой. Это открывает путь к пониманию поэтического метаязыка.

Ответы поэтессы Ларисы Йоонас (ЛЙ), Эстония, на вопросы Ольги Балла-Гертман (ОБГ).

ОБГ: Какой результат оказался для вас наиболее неожиданным и интересным в книге?

ЛЙ: Сказать, что меня что-то очень удивило, я не могу. Многие тенденции были заметны и раньше, теперь же они доказаны и требуют объяснения, например, то, что автор называет «языковой энергетикой».

Самым необъяснимым пока для меня является неиспользование в языке поэтов всех времен оранжевого и фиолетового цветов. Я не лингвист. И я понимаю, что на этом материале можно построить целое исследование. Мне, например, не известно, как часто в непоэтической речи звучат названия этих цветов, редкость ли это в сравнении с названиями других базовых цветов? Может быть, проблема в том, что эти слова длиннее слов «синий» и «красный», что само по себе создавало сложности в ритмическом рисунке стиха в те времена, когда он был важен. Может быть, это были какие-то культурологические наслоения, суеверия или табу. Может быть, человеческий глаз воспринимает эти цвета хуже, чем другие. Когда столько гипотез, не опровергаемых простым походом в Гугл, это интересно.

ОБГ: Как бы Вы объяснили замеченный автором феномен убывания слова «душа» из языка выдающихся русских поэтов от Державина до наших дней? А возрастание частотности употребления слова «земля»?

Я полагаю, что, во-первых, из нашего языка исчезло немалое количество оборотов «душа моя», «излить душу» и пр., просто устаревших. Стало меньше отсылок к священному писанию, меньше текстов, тяготеющим к классическим сюжетам. Немалую роль играет также и то, что слово «душа» получило в современном языке черную метку: оно воспринимается как слово из лексикона графоманов. Когда автору нечего сказать, обращение к образцам прошлых веков кажется беспроигрышным решением. Поэтому, как мне кажется, слово «душа» не просто не вспоминается, его старательно избегают, произвольно или непроизвольно. Про слово «земля» говорить сложнее. Мне неизвестно, в каком контексте употребляют его другие авторы. Я употребляю его, как обозначение места, где обитают люди, речь, скорее, о планете, пространстве жизни. Но это может быть и почва, по которой мы ходим и в которой остаемся навсегда. Так что мне сложно сказать, связано ли это изменение с «приземлением» или, напротив, со взглядом на планету сверху, из космических глубин.

ОБГ: знали ли вы раньше, какое существительное в поэзии Пушкина встречается чаще всего?

ЛЙ: нет, не знала, но удивилась лишь на мгновение. Возможно, поэтому стихи Пушкина всегда обращены к читателю, они существуют в форме диалога с читателем, с «другом».

Ответы философа и художника книги, зав. ред. ЯСК Сергея Жигалкина (СЖ), Москва, на вопросы Ольги Балла-Гертман (ОБГ).

ОБГ: Какой результат оказался для вас наиболее неожиданным и интересным в книге?

СЖ: Результаты во многом были предсказуемы, так как они зависят и определяются сменой общепринятых представлений о человеке, о мире, вообще обо всём. Мне больше понравилась сама идея книги: проследить смену этих представлений с помощью частотного употребления слов.

ОБГ: как бы Вы объяснили после проведенных исследований замеченный автором феномен убывания слова «душа» из языка выдающихся русских поэтов от Державина до наших дней? А возрастание частотности употребления слова «земля»?

СЖ: это совершенно очевидно. «Душа«, глубочайшая метафизическая реалия средневековой христианской парадигмы, в новой парадигме модерна, а затем постмодерна, была вообще отменена — признана несуществующей, отнесена к сфере фантазий и вымыслов. То, что для аутентичного христианина было абсолютной реальностью, предметом забот, надежд, устремлений, превратилось в фантом, а то, что для него было призрачным, тленным и эфемерным (то есть весь преходящий мир) сделалось абсолютной реальностью — стало твердым и крепким. А твердое и крепкое — это как раз то, в чём доминирует именно элемент земли, а не огня, воздуха или воды. Другими словами, вместо души на первый план вышла материя, физика, то есть земля, это понятно… Нисхождение по частотному словарю данной книги от «Бога, Сердца, Души» у Державина к «Времени, Земле, Телу» вполне соответствует историческому процессу смены духовной парадигмы на утилитарную, материальную.

ОБГ: «Это совершенно очевидно», потому что теперь видно! Знали ли вы раньше, какое существительное в поэзии Пушкина встречается чаще всего?

СЖ: нет, не знал. Слово «друг» с Пушкиным как будто вполне соотносится — дружба действительно одна из его высших ценностей.

ОБГ: Книга «От Пушкина до поэтов XXI века» — поэтическая и аналитическая одновременно. насколько это издание характерно для Вашего издательства, — много ли у Вас выходит книг, результаты которых можно проверить, а потом интерпретировать?

СЖ: у нас выходит много книг по филологии, лингвистике, литературоведению и стиховедению. Авторы очень разные, результаты во многих книгах точны и безусловны, но, бывает, и спорны, даже неверны. Но что касается проверки результатов, то это зависит от критерия… Конечно, частотные таблицы проверяются математически. Но многие выводы, точки зрения и утверждения стиховедов не поддаются рациональной проверке, ведь поэзия, по крайней мере высокая поэзия, имеет дело с иррациональным, не интерпретируемым в принципе. А при ориентации на состояния, настроения, прозрения, чувства о точном критерии не приходится говорить.

ОБГ: Три года назад у Вас вышла книга «Об иных горизонтах здешнего. Апология вечного возвращения». Идею вечного возвращения вещей и понятий сформулировали в древности Пифагор и Гераклит. В книге, которую мы обсуждаем, с помощью компьютерного анализа корпусов текстов выявлены ключевые понятия поэтов разных эпох — Державина, Пушкина, Цветаевой, Бродского и поэтов XXI века. Не находите ли Вы, что сам факт существования у поэтов ключевых понятий обнаруживает некоторое родство с вечным возвращением вещей и понятий?

СЖ: это сложная тема. Часто путают вечное возвращение с циклическим повторением. Последнего действительно придерживался Пифагор, как, впрочем, и практически все древние мифологии, религии и учения. Безусловное исключение — традиции авраамические: иудаизм, христианство, ислам, придерживающиеся линейного представления о времени. На вечное возвращение и в самом деле недвусмысленно намекал Гераклит, подробно о нём говорили стоики, затем, в наше время, Ницше. Понятия, в том числе ключевые понятия, рассматривающиеся в данной книге, имеют отношение к эйдосам, логосам, то есть к умозрительному миру — к измерению принципиально вневременному. Теорема Пифагора, к примеру, вне времени и пространства, вне эволюции и инволюции, она просто существует всегда, но в ином измерении, и существует даже при отсутствии человечества и данного космоса. Вечное возвращение имеет отношения к истолкованию существования вневременных измерений, поэтому оно имеет отношение и к ключевым понятиям, правда, как к частностям.

ОБГ: Вы также — художник изящно изданной книги. Мне нравится обложка, содержащая идею эволюции поэтического языка Державина, Пушкина, Цветаевой, Бродского. Но Вы использовали, кроме того, ещё и форзацы книги, где поместили портреты выдающихся поэтов и по три ключевых, самых частых понятия в их языке, а также в языке поэтов XXI века. Шарль Бодлер писал, что для того, чтобы понять душу поэта, надо посмотреть, какие слова встречаются в его произведениях чаще всего. Таким образом, открывая книгу Марголиса, читатель сразу же видит души поэтов. Насколько характерно для Вас такое оформительское решение — использование форзацев книги для передачи её основных идей?

СЖ: Идея обложки принадлежит автору, в данном случае, я только художественно воплотил эту идею. Форзац и нахзац для сжатого, образного, символического пояснения основных идей книги, бывает, используются, но крайне редко.

Ответы проф. Валерия Мокиенко (ВМ), Санкт-Петербургский университет, на вопросы Ольги Балла-Гертман (ОБГ).

ОБГ: Какой результат оказался для вас наиболее неожиданным и интересным в книге?

ВМ: пожалуй, то, что алгебраистика Сальери не уничтожает боговдохновенности Моцарта, а даже помогает истолковать оную.

ОБГ: как бы Вы объяснили замеченный автором феномен убывания слова «душа» из языка выдающихся русских поэтов от Державина до наших дней? И возрастание частотности употребления слова «земля»?

ВМ: если подсчет объективен, то, видимо, — тем, что идеалы «душевного» романтизма постепенно бледнеют, а «земельный» реализм крепнет и мужает.

 ОБГ: знали ли вы раньше, какое существительное в поэзии Пушкина встречается чаще всего?

ВМ: не знал, потому что, к сожалению, не был внучкой автора книги, которая задала ему этот вопрос.

ОБГ: Как Вы думаете, было бы интересно составить частотный список ключевых понятий (лемм имён существительных) русских пословиц и поговорок?

ВМ: конечно же, — очень интересно и даже судьбоносно, ибо частотность ключевых понятий отражает — пусть и опосредованно — востребованность соответствующих концептов в русской народной жизни и культуре. В целом эта задача гораздо более легко выполнима, ибо в нашем паремиологическом трехтомноке (Мокиенко В. М., Никитина Т. Г. Большой словарь русских поговорок. Более 40 000 образных выражений. — Под общей редакцией проф. В. М. Мокиенко. — М.: ЗАО «ОЛМА Медиа Групп», 2008. — 784 с.; Мокиенко В. М., Никитина Т. Г. Большой словарь русских сравнений. Более 45 000 образных выражений. — Под общей редакцией проф. В. М. Мокиенко. — М.: ЗАО «ОЛМА Медиа Групп», 2008. — 800 с.; Мокиенко В. М., Никитина Т. Г., Николаева Е. К. Большой словарь русских пословиц. Около 70 000 пословиц. — Под общей редакцией проф. В. М. Мокиенко. — М.: «ОЛМА Медиа Групп», 2010. — 1024 с.) в се паремии расположены по стержневому слову. Вот, к примеру, как выглядит «пословичная душа» в зеркале 3-го тома нашего словаря (10 первых пословиц):

1.  ДУША * Кто за сколько душ тянет, столько и землицы берёт. ДП 1, 179.

2. Не без добрых душ на свете. Рыбн. 1961, 65.
3. Семь в тебе душ, а ни (не) в одной пути нет. Сим., 142; СлРЯ ХI–ХVII вв. 21, 68.
4. Аржаная душа на дождь не размокнет. Д 1, 22.
5. Богатому душа дешевле гроша. Ан. 1988, 23; Сок., 512.
6. Великая душа в напастях познаётся. СлРЯ ХVIII в. 3, 15. < В. И. Майков. Нравоучительные басни.
7. Веселись, душа и тело, — вся получка пролетела! Ленингр., Кубан. Бах. 1982, 452; Помор. Мерк. 1997, 98.
8. Все вместе — душа на месте. Пск. (Пытал.) Кор. 2000, 1, 71.

P.S. ОБГ: пока готовился «круглый стол» по книге «От Пушкина до поэтов ХХI века» Яков Марголис расширил исследования и опубликовал следующую книгу:

«От Гомера до Пушкина. От Пятикнижия до Евангелий. Сопоставление ключевых понятий языка в цифровую эпоху». Изд. «Семь искусств», Ганновер, 2023.

В книге представлены на семи языках оригиналов ключевые понятия (наиболее частые имена существительные), встречающиеся в основных произведениях выдающихся европейских поэтов разных народов, эпох, культур, религий: Гомера, Вергилия, Данте, Шекспира, Гёте и Пушкина, а также в Пятикнижии и в четырёх Евангелиях. Проведён сопоставительный анализ ключевых понятий и прослежена их эволюция по времени и частотности упоминания. Подобные исследования стали возможны в цифровую эпоху ХХI века благодаря появлению новых компьютерных технологий, размеченных корпусов текстов поэтов, Пятикнижия и Евангелий. В книге показаны объективные факты, полученные в результате анализа текстов на языках оригиналов, и предлагается читателям самим подумать над их субъективной интерпретацией.

Поэтический язык един как Бог, вне зависимости от языка, на котором написаны стихи: древнегреческом, иврите, латинском, итальянском, английском, немецком или русском.

Примечания

[1] Линь Цзиньфэн, Чебанов С.В. Формирование концептов [тело], [душа], [дух] в современной русской языковой картине мира // Вестник Тюменского государственного университета. Гуманитарные исследования. Humanitates. 2018. Т. 4. № 1. С. 53.

[2] Там же. С. 55.